В гости к преподобному Сергию
3 декабря 2017 года в связи с 150-летним юбилеем со дня преставления св. Филарета (Дроздова) в духовно-просветительском центре «Преображение» состоялся вечер его памяти для взрослых, и прошли уроки для детей среднего и старшего возраста, посвященные литературной деятельности св. Филарета. Выглядело это примерно так.
*****
В тот день у Пушкина было очень плохое настроение, и он ничего не мог с этим поделать. На душе у Александра Сергеевича было тяжело и тревожно, всё вокруг казалось безнадёжно мрачным и унылым. А ведь это был не простой день, а день его рождения. Но Пушкина праздник только ещё больше опечалил. Потому что поэт, из-за своего плохого настроения, так расстроился, что вообще забыл, ради чего живёт. А раз незачем жить на свете – как же тут будешь радоваться тому дню, когда ты на этот самый свет появился? Уж лучше бы его, этого дня, вообще не было! Эти мрачные мысли до того разволновали Пушкина, что он, как это обычно бывает у поэтов, сочинил стихотворение, в котором и рассказал о своих чувствах.
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
Пушкин перечитал стихотворение и тяжело вздохнул. Его продолжала тяготить тоска и безысходность. «Зачем дана жизнь, если она всё равно рано или поздно закончится? А состоит она почти из одних горестей, которые непрерывно посылает судьба. Все занятия кажутся бессмысленными, потому что рано или поздно становятся ненужными или надоедают. В конце концов, кому всё это надо»? Конечно, такое настроение – неправильное. А бывает оно, когда душа теряет Бога. Она начинает тогда очень страдать, потому что ничто на земле не может заменить ей общения с Творцом. Потому всё и кажется бессмысленным и мрачным. Но Пушкин этого не знал, и не было рядом человека, который объяснил бы ему это, утешил бы, подсказал бы, что делать… Наверное, этот день рождения был самым грустным в жизни великого поэта.
*****
Дом на московской улице Волхонке принимал гостей, как это обычно бывало каждый год в весёлое время святок. За окном искрился в свете фонарей скрипучий снег, а в гостиной звучала музыка, пахло рождественской ёлкой и неторопливо лились дружеские беседы на самые разные темы.
— Елизавета Михайловна, — обратился хозяин дома, Голицын, к изящной даме средних лет. – Порадуйте нас, пожалуйста, петербургскими новостями. Наверняка у Вас есть, что рассказать или даже показать.
— Да, — с улыбкой ответила дама. – Вы, Сергей Михайлович, как всегда, проницательны. Я действительно кое-что привезла вам.
Елизавета Михайловна Хитрово, дочь Михаила Кутузова, была очень уважаемой в обществе женщиной, знакомой со многими известными людьми. В Санкт-Петербурге у неё был свой литературный салон, где часто встречались для творческих бесед поэты Жуковский, Вяземский, Пушкин. С Александром Сергеевичем они и вовсе были хорошими друзьями.
— Не связаны ли Ваши известия с Пушкиным? – поинтересовался Голицын. – Я слышал, весною он хотел жениться на Наталье Гончаровой, но получил отказ.
— Да, Сергей Михайлович, — снова улыбнулась гостья, — у меня действительно есть для вас кое-что от Александра Сергеевича, но это не связано с его женитьбой.
— Что ж, Елизавета Михайловна, мы всё равно ждём с нетерпением Вашего петербургского сюрприза.
Дама аккуратно положила на столик свежий выпуск толстого журнала «Северные цветы».
— Извольте послушать новое стихотворение Пушкина, — сказала она. – Александр Сергеевич говорил мне, что написал его ещё в прошлом году, в мае, прямо в день своего рождения. Но напечатали его только что.
Гости оживились и устремили всё своё внимание на Елизавету Михайловну. Она бережно переворачивала страницы из дорогой толстой бумаги, пока не нашла нужную, и, наконец, приготовилась читать.
— Слушайте.
В гостиной стало очень тихо, только стучали стрелки старинных позолоченных часов. Елизавета Михайловна читала неторопливо, выразительно, слегка дрожащим от волнения голосом.
Когда чтение окончилось, раздались восторженные возгласы:
— Браво, Пушкин!
— Новый шедевр!
Елизавета Михайловна с улыбкой наблюдала за гостями. Вдруг, обводя взглядом комнату, она увидела, что не все присутствующие разделяют восторг, вызванный новым стихотворением. Справа от неё, на стуле, обитом бархатом, сидел серьёзный человек зрелых лет с тонким аскетичным лицом и проницательным взглядом, устремлённым сейчас на журнал, который она всё ещё держала в руках. Человека этого она давно и хорошо знала, очень уважала его и доверяла ему. Это был её духовник, Московский митрополит Филарет Дроздов.
Он не улыбался, как остальные гости, не выражал восторга. Отчего-то он выглядел очень печальным и напряжённым. Елизавета Михайловна была удивлена.
— Владыка, — обратилась она к нему, — можем мы услышать Ваше мнение о стихотворении?
Митрополит посмотрел на неё, еле заметно покачал головой и промолчал.
*****
В тот же день, поздно вечером, митрополит Филарет сидел в уединении в своей келье на Троицком подворье. Тёплый отблеск свечи освещал его лицо, всё ещё задумчивое и печальное.
Воспоминания унесли его мысли на пятнадцать лет назад. Тогда, в январе 1815 года, он ещё был ректором Духовной Академии и присутствовал на экзаменах в Царскосельском Лицее. И вот, приняв экзамен по Закону Божьему, архимандрит заглянул в зал, где экзаменовали по русской словесности. Там-то он впервые и увидел Пушкина, ещё совсем мальчика, полного жизненных сил. Александр читал тогда своё стихотворение «Воспоминания в Царском Селе» и до слёз растрогал им старика Державина…
А сегодня? Что услышал митрополит сегодня? Какую безнадёжную тоску, какое страшное уныние! Да, стихи были прекрасны, стихи были великолепны. Но за этим великолепием стояла душа, живая человеческая душа, потерявшаяся в суетном земном мире в поисках Бога, которого, как будто, сама же и отвергала.
Разве жизнь, данная Творцом — «дар напрасный, дар случайный»? Пушкин, гениальный Пушкин, потрясающий всех своими стихами, говорит о бесцельности своего существования! Поэт, который проник во многие тайны жизни и человеческого сердца, вдруг совсем забыл о сердце собственном, перестал ощущать в нём Бога. Вот он и говорит, что его «сердце пусто», а ум – празден, то есть, ничем не занят, и не имеет мыслей, которые могли бы его утешить. Пушкину кажется, что жизнью управляет слепая судьба и причиняет людям одни страдания.
Как служитель Божий, митрополит Филарет почувствовал всю глубину пушкинского отчаяния. Поэт оказался в большой духовной беде, он потерял смысл жизни и уже почти потерял самого себя… Давным-давно, ещё будучи семинаристом, Василий признавался в одном из писем к отцу: «Иногда, один с моею скукою, ходя по обнажённому саду, погружаюсь я в мрачную задумчивость. И на всяком предмете, на который устремляется мысль моя, читаю слова мудрого: «Суета сует». Митрополит знал, что такое уныние, и, быв искушён сам, мог и искушаемому помочь.
— Нет, это никуда не годится, — митрополит решительно пододвинул к себе чернильницу и достал из ящика стола чистый лист бумаги. – Нельзя так, Александр Сергеевич. Господь ведь рядом с Вами, а Вы от него отворачиваетесь, поэтому и страдаете. Нельзя так…
*****
Елизавета Михайловна в волнении ждала Пушкина, сжимая в руках желтоватый конверт. Наконец, он вошёл в гостиную.
После взаимных приветствий он спросил:
— Что случилось? Что за срочность была в моём приезде? Признаться, Вы меня заинтриговали.
— Я кое-что привезла Вам из Москвы, — Елизавета Михайловна протянула поэту конверт.
На нём стояла подпись – «от Филарета (Дроздова), митрополита Московского и Коломенского».
— Мне? Письмо от митрополита? – удивился Пушкин. – Что за шутки?
— Полагаю, это не шутка, Александр Сергеевич.
— Но что там?
— Сама не знаю, — тихо ответила Елизавета Михайловна. – Но владыка просил передать Вам лично в руки.
Поэт пожал плечами, распечатал конверт и увидел… стихотворение.
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога нам дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум, –
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум.
Пушкин замер, не в силах оторвать взгляда от строк.
Перед его глазами было его собственное стихотворение, но как будто отражённое в зеркале – в зеркале Веры. И прекрасным светом были озарены слова, которые он писал когда-то с таким мрачным отчаянием. Это были те же слова – и, вместе с тем, не те.
Но, главное, он вдруг почувствовал, что верит этим новым, светлым словам, верит без всякой тени сомнения. Ну, конечно же, жизнь дана Богом, и всё в ней – от Бога – и страдания, и счастье, и всё-всё-всё. А печали свои мы заслуживаем сами, когда из-за своей гордости от Бога отгораживаемся и делаем вид, что нам и так неплохо, что мы сами себе хозяева. Мы сами запутываемся, как в сетях, в своих грехах. Сами, да ещё с раздражением, отталкиваем Божественную Любовь, которая одна и может нас спасти. А единственный путь обрести душевный мир – примирение с Богом, возвращение к Нему…
— Спасибо, Владыка! – прижимая к себе письмо, воскликнул Пушкин, – спасибо! – и выбежал из комнаты, от сильного волнения забыв проститься с Елизаветой Михайловной.
*****
В воскресенье Александр Сергеевич написал ответ владыке. В нём поэт с безграничной благодарностью обращается к Богу, пославшему ему спасение, и к митрополиту, через которого это спасение было послано, который не отвернулся от него в тяжёлую минуту, согрел его настоящей христианской любовью и подал руку духовной помощи. Это была настоящая исповедь в стихах, исповедь души, очнувшейся от греховного уныния, души кающейся и просветлённой.
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа согрета
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Филарета
В священном ужасе поэт.
С таким лёгким, радостным и верующим сердцем Пушкин вскоре отправится в Москву жениться на своей возлюбленной – Наталье Николаевне Гончаровой. С таким сердцем он будет в будущем пытаться исправить себя, пытаться научиться жить с Богом. Стихотворение-исповедь получило название «Стансы» и стало одним из самых известных сочинений великого поэта. А литературная встреча святителя и Пушкина запечатлена… на иконе.
*****
Святитель оставил в своих писаниях свидетельства постоянного внимания к русской литературе. Так, 29 ноября 1846 г. он составляет донесение Святейшему Синоду о сочинениях Фонвизина. В своем донесении святитель прежде всего обращает внимание на духовную сторону таких произведений Фонвизина, как «Послание к слугам моим» и «Поучение в Духов день»: «В текущем 1846 г. изданы в свет и обращаются в народном употреблении сочинения Фонвизина, цензурованные в Санкт-Петербурге. В числе их два особе должно быть признаны вредными для веры и нравственности народной». «Послание к слугам моим», по мнению святителя, «исполнено явного неверия, кощунства и совершенной безнравственности». Напомним, что пафос этого фонвизинского послания, написанного в виде диалога автора со своими слугами, заключается в словах: «Вот как вертится свет; а для чего он так / Не ведает того ни умный, ни дурак». Святителя, несомненно, поразили не только неверие в Божий промысел, проявившийся в послании, но и строки: «На что молиться нам, чтоб дал Бог видеть рай? // Жить весело и здесь, лишь ближними играй…». Особенно беспокоит митрополита Филарета то воздействие, которое окажет фонвизинское произведение на «малых сих», на простой верующий народ: «Легко представить, как вредно распространять подобные сочинения в народе, особенно в классе людей, мало просвещенных, для которых, как можно предполагать по образу его изложения, оно и назначено автором».
Особое место занимал митрополит Филарет и в жизни Н.В. Гоголя. «Глубоко симптоматичен… тот факт, что в особой тетради, в которую в 1844 г. Гоголь стал делать регулярные выписки из творений святых отцов современных ему духовных писателей, немалое место отведено отрывкам из слов Московского святителя». В свою очередь, митрополит Филарет был знаком с последней книгой Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями» и оставил свой отзыв: «Хотя Гоголь во многом заблуждается, но надо радоваться его христианскому направлению».
В 1818 г. при ревизии Московской духовной академии Филарет (в то время епископ Ревельский), оценивая, в частности, уроки всеобщей словесности, высказался по поводу популярных тогда эстетических теорий. Его возмущало, что «красоту поставляют целию поэзии, с исключением истины и добра». Даже в теории изящное, считал Филарет, должно быть только «отличено, а не отсечено <…> от истинного и доброго». Иными словами – душу истинно художественного произведения составляют оживотворяющие его религиозно-нравственные идеалы. Литература и искусство должны не отвлекать от Бога, а приводить к Нему, – митрополит Филарет ставил в своей практической деятельности задачу воцерковления культуры, преображения ее Христианским духом.
Более того, когда в жизни случалось проникать явлениям светской культуры в стихию церковную, митрополит Филарет решительно возражал против такого смешения. Так, в марте 1853 г. он писал: «Благочестивый государь император, запретив при богослужении концерты, принял чрез сие сильную меру против того, чтобы стихия театральной музыки не прокрадывалась в стихию церковную. Посему должно признать целесообразным с высочайшею мыслию и то, чтобы стихия церковная не была низводима в театральную» Иначе церковный стих, составленный в прославлении Бога и Христа, Божией Матери и святых, становится игрушкою музыкального искусства»
Митрополит Филарет всегда последовательно выступал против смешения культуры и религии. 
Культуру он знал, понимал, сам считался прекрасным стилистом и «классиком» в жанре церковной проповеди в 19 в. И, тем не менее, святитель Филарет показывает нам, своими трудами, что христианство существует без светской культуры, — в то время как культура уже 2000 лет не существует вне христианства, питается живыми источниками, истекающими из него.
Преодоление автономности мирской культуры, мятежной независимости ее от Источника жизни и постепенная христианизация, преображение небесными идеалами ее земного состава – такой завет оставил нам в наследство великий святитель, один из самых напряженных периодов деятельности которого приходился на «золотой век» русской культуры – пушкинское время.
Related posts
